Эдуард Мане и «революция красочного пятна».

369. Эдуард Мане. «Флейтист». 1866 г. Холст, масло. 160 х 97,2 см. Музей д'Орсэ. Париж

«Мастерская» Курбе помогает нам лучше понять другую картину, вызвавшую еще большее возмущение публики, а именно, «Завтрак на траве» Эдуарда Мане (1832-1883) (илл. 368), изображающую обнаженную натурщицу и двух господ в сюртуках. Мане первым постиг все значение Курбе, и его картина «Завтрак на траве», кроме всего прочего еще и дань уважения старшему собрату по искусству. Эта работа особенно оскорбила мораль своего времени тем, что художник расположил сидящих бок о бок изящно одетых господ и голую натурщицу на лоне природы, да еще дал картине ничего не говорящее название, не предполагающее в ней никакого «возвышенного» замысла. Вдобавок позы сидящих настолько формальны, что Мане, конечно, и не собирался изображать реальное событие. На самом деле расположение трех главных фигур он заимствовал с гравюры, выполненной по рисунку Рафаэля (см. илл. 367). Быть может, истинный смысл картины как раз и заключен в том, что она отрицает всякое следование правдоподобию, ведь представленная сцена не соответствует ни повседневной действительности, ни требованиям аллегории.

367. Маркантонио Раймонди, по Рафаэлю. «Суд Перикла» (деталь). Ок. 1520 г. Гравюра. 29,5 х 43,8 см. Метрополитен музей Нью-Йорк. Фонд Роджера. 1919 г.

«Завтрак на траве» - выраженный языком живописи манифест свободы художника, куда более революционный, чем то, что делал Курбе. Картина утверждает право художника сочетать детали единственно ради эстетического эффекта. Нагота натурщицы «объясняется» тем, что позволяет Мане передать контраст между теплыми кремовыми тонами ее тела и холодной серо-черной гаммой одежды мужчин. Иными словами, Мане утверждает, что в мире живописи «царят свои законы», отличные от тех, которые знакомы нам по реальной жизни, и художник обязан, в первую очередь, быть верным своему холсту, а не реальности внешнего мира. «Завтрак на траве» впервые выразил принцип, который впоследствии лег в основу теории «искусство для искусства», и до конца XIX века являлся яблоком раздора между консерваторами и сторонниками прогресса (см. стр. 386). Сам Мане пренебрежительно относился к подобным спорам, но его творчество свидетельствует о том, что он до конца жизни исповедывал принцип «чистого искусства», считая, что основная реальность для художника - это мазки и красочные пятна сами по себе, а не то, что они призваны выражать. Он считал, что в прошлом к этому идеалу ближе всех подошли Хальс, Веласкес и Гойя. Его восхищала их мощная техника, широкий свободный мазок, их интерес к передаче цвета и освещения. Многие холсты Мане, по сути, являются «картинами с картин», они переводят на современный ему язык живописи те работы старых мастеров, которые он считал наиболее интересными. Мане всегда стремился лишить свои модели выразительности и символического звучания, чтобы ничто не отвлекало зрителя от существа самой живописи. Чему бы ни были посвящены его картины, они всегда настолько эмоционально сдержанны, что если не понимать цель, которую ставил себе художник, можно легко впасть в заблуждение и посчитать их бездумными.

Говорят, Курбе однажды назвал картины Мане плоскими, как игральные карты и, если мы посмотрим на работу Мане «Флейтист» (илл. 369), нетрудно понять, что он имел в виду. Она написана через три года после «Завтрака на траве», и в ней отсутствует моделировка светотени и световоздушная перспектива. Фигура мальчика представляется объемной только потому, что ее контур исполнен с соблюдением соразмерного уменьшения пропорций. В остальном Мане полностью пренебрег всеми разработанными со времен Джотто приемами превращение плоской поверхности холста в живописное пространство. Непроработанный светлосерый фон кажется таким же основательным и расположенным так же близко к зрителю, как и сама фигура. Если бы флейтист вышел из картины, на его месте осталась бы дыра, словно вырезали трафарет.
Следовательно, здесь изменилась и роль самого холста. Он перестал быть «окном», а превратился скорее в декоративный экран, составленный из плоских цветовых пятен. Мы легко поймем, насколько радикальной была такая перемена, если сравним «Флейтиста» с «Резней на Хиосе» Делакруа или даже с «Дробильщиками камней» Курбе (см. илл. 365) - эти картины выполнены еще в традициях «окна», восходящей к Ренессансу. Обратив взгляд назад, мы заметим, что революционные приемы в живописи Мане наличествовали, хотя и не столь очевидно, уже в «Завтраке на траве». Три фигуры, навеянные группой речных богов с рисунка Рафаэля, написаны почти так же, как и «Флейтист», без светотени и словно по трафарету. Они лучше смотрелись бы на плоском фоне, ибо распределение светотени в окружающем их ландшафте, написанном в духе пейзажей Курбе, рядом с ними кажется уже неуместным.

Что вызвало к жизни «революцию красочного пятна»? Трудно сказать. Да и сам Мане, конечно, не раздумывал над этим заранее. Соблазнительно предположить, что Мане был вынужден создать новый стиль, отвечая на вызов, брошенный фотографией. Этот «карандаш природы», существовавший к тому времени уже четверть века, продемонстрировал объективную правду перспективы, использовавшейся Ренессансом, но в то же время создал такой эталон точности воспроизведения, на соперничество с которым не могло рассчитывать ни одно изображение, сделанное от руки. Необходимо было спасть живопись от соперничества с фотоаппаратом. И Мане осуществил это спасение, выступив с утверждением, что картина, написанная на холсте - прежде всего, материальная поверхность, покрытая красками, и мы должны смотреть на нее, а не сквозь. В отличие от Курбе, он не дал названия рожденному им стилю. Когда его последователи стали называть себя импрессионистами, он отказался применять этот термин к своим работам.

368. Эдуард Мане. «Завтрак на траве» (Le Dejenner sur I'herbe) 1863 г. Холст, масло. 2,13 х 2,64 м. Музей д'Орсэ. Париж